– Ну, вот прожил человек праведную жизнь и попал в рай. Пахал, строил, учил, лечил, детей растил, крутился, как белка в колесе, ни минуты свободной... А теперь ничего этого не надо. Нет больше ни земных трудов, ни земных радостей. Но ведь он-то ничего другого не знает, не умеет. Ну, отдохнул, попел осанну, на арфе побряцал... А потом? Владыко, да что ж они, праведники, в том раю делают всю оставшуюся вечность?
– Беседуют, сыне.
Из беседы с православным священником.
– Как? Вы ничего не знаете о Законе? – изумился лоцман. – А разве у вас внизу не соблюдают Закона?
– Боюсь, что я не смогу ответить на ваш последний вопрос, пока не узнаю сути Закона.
– Наш Закон – это Закон вежливости. По Закону, любое существо, заговорившее с вами, не должно быть съедено или обижено. Те, кто нарушают Закон, презираются всеми.
В. Фёдоров. Путешествие вверх.
А что делать? Против антропного принципа не попрёшь. Вселенная 13 миллиардов лет пыжилась, тужилась, сладок кус не доедала, а своего добилась – слепила себя так, чтобы в ней появился генератор информации. То есть мы, родимые. А единственный метод создания новой информации – диалог.
Вот он, один из двух вариантов, как провести жизнь толково и со смыслом. Поговорить. Благо, заниматься этим и впрямь можно до бесконечности. И собеседников вокруг полно. Не только 6 миллиардов современников. Не только книги тысяч мудрецов, отдавших предпочтение второму варианту – созданию текстов (Мир существует, чтобы стать книгой). Очень любопытно беседовать со всем живым. Равно как и с неживым. А уж с собой-то, непостижимым, до чего интересно и поучительно! Правда, узнаёшь такое, что стыдно сказать и страшно подумать, но что поделаешь, за всё надо платить. Наконец, любители острых ощущений могут беседовать с Богом. Нет, не молиться, не клянчить счастье, здоровье, успех в бизнесе и спасение души в одном флаконе. Просто поговорить. Если не грузить Его просьбами – может, Он ответит? И даже скажет что-нибудь дельное? Если уж моя собака за каких-то пятнадцать лет освоила русский язык и активно участвовала во всех семейных беседах... Дикция у неё, разве что, хромала, но это не её вина, анатомия такая.
Тут главное – уважение. Начальное условие: Другой и я равны, как бы мы ни различались, кем бы он ни был – человеком, марсианином, зверем, травой, коробочкой с бальзамом для умывания или миром. Если с ним разговаривать как с духом-разумом, рано или поздно мне ответит дух-разум. А вы как думаете?
Круг свободы
Предлагаю очертить круг внешней свободы (у каждого из нас есть личный, внутренний круг безусловного долга любви, дружбы, доверия – я не буду его касаться).
Мир не обязан соответствовать моим представлениям, надеждам и ожиданиям.
Мир не обязан меня любить.
Мир не становится лучше или хуже от того, как ко мне относятся его обитатели.
Я вольна не надеяться на мир и ничего от него не ждать.
Я вольна любить мир независимо от того, как ко мне относятся его обитатели.
Я вольна созерцать эмоции и мысли Другого – изучать их – вести их – игнорировать их – принимать и разделять их – подчиняться им – выходить из подчинения, когда и как сочту нужным.
Я вольна не общаться с теми, кто мне не интересен, не объяснять им свои мотивы и не отчитываться в своих действиях.
Пробудила мир цветами Магия зелёных дев. На холме затлели сами Ветви девяти дерев. Очищающее пламя. Хоровод вокруг костра. Тени Старших вьются с нами. Брат огонь, весна-сестра, Выпляшем людскому роду Мира – всем, в душе и вне. До Самайна, на полгода Умирает смерть в огне.
Искусственная ёлка, единственный дружище На дне земной орбиты, во тьме и тишине. Иголок не роняешь. Не пахнешь и не дышишь. Игрушечной душою ласкаешься ко мне.
То ль от тоски безмерной, то ли из чувства долга Одеть тебя в блестяшки. Под вой сирен смотреть С вином и чашкой чаю, как твой наряд недолгий, Как твой наивный праздник отталкивает смерть.
Ну, всё. Вернись в кладовку. И пусть тебе приснятся Не тихий тёмный город, не одинокий чай, А фейерверк, гулянья и дворовые танцы. До встречи долгой ночью. А может быть, прощай.
Черна дорога туда. Ручей белых огней, ручей алых огней. Там мигают лампы дневного света. Черна дорога домой. Ручей алых огней, ручей белых огней. В чёрную тучу небо одето. И лишь когда-то и где-то ёлочные гирлянды режут очередь чёрных дней, и мандарином пахнет пустое обещание лета.
Дорогие вы мои, Планы выполнимые, Рядом с вами мнимые пунктиром.
В. Высоцкий
30 декабря Испить чаю. Занять у брата перфоратор. Подумать, что можно состряпать на новогодний стол в рамках диеты. Найти акварель, склеить восемь листов А 4, намалевать дракона на ёлке, повесить на дверцу шкафа. Поржать. Дописать четвёртую главу «Джампа».
Не в ад и не в рай – по радуге мы уйдём дорогой изгоев В Асгард, где пир и песни, где ясени золотые. Нам чаша и хлеб найдутся, ведь нас всего двое иль трое. Нас пустят как есть: без оружия, без щитов. Наши битвы – иные.
Просто быть и петь на миру, чёрно-белом до окоёма, Меж войсками чёрных и белых, одиноким пёстрым шутом, Мишенью, мешая пешкам. Против Слова им нет приёма. Расстрелянное – колоколит клоунским колпаком.
Моему отцу без малого девяносто семь. Он воевал в войсках ПВО, дошёл до Германии, после капитуляции Германии был направлен на Дальний Восток (если кто помнит, по договору с США Советский Союз участвовал в войне с Японией). Затем стал одним из первых ракетчиков, а после демобилизации в 1970 – одним из первых в Союзе программистов. Сейчас на его балконе лежит битое стекло: в квартирах верхних этажей взрыв российской ракеты выбил окна. Моей матери девяносто один. Она пережила блокаду. Как все подростки, дежурила на крыше, гасила зажигательные снаряды. Сейчас в её квартире окна заклеены крест-накрест, а за окнами воет воздушная тревога. Как тогда в Ленинграде. Мы пока живы. И сегодня поздравляем друг друга с днём Победы. Но – раздавим мы, русские, нас, украинцев, или мы, украинцы, отстоим свою землю от нас, русских – все мы уже побеждены. Распыляемым тридцать два года вирусом ненависти.
Киев, парк Вечной Славы, мемориал на могиле неизвестного солдата
Темнота и тишина
Божие благословенье.
Тает майи пелена
Под ночною звёздной сенью.
Шлёт другая сторона
За видением виденье.
Расцветает глубина
Мирозданиями сна.
Однажды в пору нежной юности я решила вырастить бонсаи. Они мне очень нравились, мне всё миниатюрное нравилось. И в самый раз для моей комнаты в шесть квадратных метров. В цветочных магазинах продавались готовые мини-деревца, но так не интересно. Интересно самой. У меня и кандидат был очаровательный фикус бенджамина, который рос, как не в себя, надо было его как-то окоротить. Ладно собака, гуппи, попугай и кошка делали со мной, что хотели, но не безмозглые же растения! Кто в доме хозяин, в конце концов? Я изучила инструкцию, подготовила ножницы, проволоку, толчёный активный уголь для присыпки, почву, все дела. Осталось вытащить деревце из вазона, обрезать тонкие корни, обработать углем, пересадить фикус в плошку, обстричь и скрутить крону.
Стволик у моего фикуса был толщиной с карандаш. А корень оказался с мужской палец. И рос этот хитроумный корень не вниз, а плотной винтовой линией, как спираль кипятильника. Когда я, пыхтя, вытянула его из горшка, эта спираль хр-рясь! и раздвинулась. Так, что обратно уже не втиснуть. И что тут прикажете обрезать?
Я нашла большой горшок, пихнула фикус в него и отвезла на работу. Там потолки высокие.
Так и нет у меня дисциплинированного, стреноженного и скрученного, маленького, как китайская лотосовая ножка, бонсаи. И пальма, и мирт, и помпельмус вольно прут в небеса, различая их весёлый простор сквозь череду потолков.