witch

Приди-словие

– Ну, вот прожил человек праведную жизнь и попал в рай. Пахал, строил, учил, ле­чил, детей рас­тил, крутился, как белка в колесе, ни минуты сво­бод­ной... А теперь ничего это­го не надо. Нет боль­ше ни земных трудов, ни земных радостей. Но ведь он-то ничего дру­гого не знает, не умеет. Ну, отдохнул, попел осанну, на арфе побряцал... А потом? Владыко, да что ж они, праведники, в том раю делают всю оставшуюся вечность?

– Беседуют, сыне.

Из беседы с православным священником.

– Как? Вы ничего не знаете о Законе? – изумил­ся лоцман. – А разве у вас внизу не соблю­дают За­кона?

– Боюсь, что я не смогу ответить на ваш послед­ний вопрос, пока не узнаю сути Закона.

– Наш Закон – это Закон вежливости. По Зако­ну, любое существо, загово­рив­­шее с вами, не должно быть съедено или обижено. Те, кто нару­ша­ют Закон, прези­ра­ются всеми.

В. Фёдоров. Путешествие вверх.

А что делать? Против антропного принципа не попрёшь. Вселенная 13 миллиардов лет пыжилась, тужилась, сладок кус не доедала, а своего добилась – слепила себя так, чтобы в ней поя­вился генератор информации. То есть мы, родимые. А единственный метод создания но­вой информации – диалог.

Вот он, один из двух вариантов, как провести жизнь толково и со смыслом. Поговорить. Бла­го, заниматься этим и впрямь можно до бесконечности. И собеседников вокруг полно. Не только 6 миллиардов современников. Не только книги тысяч мудрецов, отдавших предпочтение второму варианту – созданию текстов (Мир существует, чтобы стать книгой). Очень любопытно беседовать со всем живым. Равно как и с неживым. А уж с собой-то, непостижимым, до чего интересно и поучительно! Правда, узнаёшь такое, что стыдно сказать и страшно подумать, но что поделаешь, за всё надо платить. Наконец, любители острых ощущений могут беседовать с Богом. Нет, не молиться, не клянчить счастье, здоровье, успех в бизнесе и спасение души в одном флаконе. Просто поговорить. Если не грузить Его просьбами – может, Он ответит? И даже скажет что-нибудь дельное? Если уж моя собака за каких-то пятнадцать лет освоила русский язык и активно участвовала во всех семейных беседах... Дикция у неё, разве что, хромала, но это не её вина, анатомия такая.

Тут главное – уважение. Начальное условие: Другой и я равны, как бы мы ни различались, кем бы он ни был – человеком, марсианином, зверем, травой, коробочкой с бальзамом для умывания или миром. Если с ним разговаривать как с духом-разумом, рано или поздно мне ответит дух-разум. А вы как думаете?

Круг свободы

Предлагаю очертить круг внешней свободы (у каждого из нас есть личный, внутренний круг безусловного долга любви, дружбы, доверия – я не буду его касаться).

Мир не обязан соответствовать моим представлениям, надеждам и ожиданиям.

Мир не обязан меня любить.

Мир не становится лучше или хуже от того, как ко мне относятся его обитатели.

Я вольна не надеяться на мир и ничего от него не ждать.

Я вольна любить мир независимо от того, как ко мне относятся его обитатели.

Я вольна созерцать эмоции и мысли Другого – изучать их – вести их – игнорировать их – принимать и разделять их – подчиняться им – выходить из подчинения, когда и как сочту нужным.

Я вольна не общаться с теми, кто мне не интересен, не объяснять им свои мотивы и не отчитываться в своих действиях.

Всё, что вольна делать я, волен делать Другой.
witch

Город

Выгорело до белёсого пепла
Небо в порезах от криков стрижиных.
В уличных руслах средь зелени блеклой
Пробки ползут на расплавленных шинах.

Благоухают розы резиной.
Дождь и клубника запахом схожи.
Пыльные липы в вуали пчелиной
Капают мёдом на плечи прохожих.

Дивно в лесу, на поляне, на пляже
В тихой деревне, в тропическом гвалте!
Но моё лето живее и краше
Там, где каблук увязает в асфальте.
witch

Абсолют

    Если бы мир заговорил на человеческих языках, по-русски он говорил бы строками Пушкина.
    В прозе Александр Сергеевич, по классификации Лема, гений первого класса. В поэзии — второго. «Второклассных гениев открывает либо следующее поколение, либо одно из позднейших; гениев первого класса не знает никто и никогда, ни при жизни, ни после смерти. Это — открыватели истин настолько невероятных, глашатаи новшеств настолько революционных, что их абсолютно никто оценить не в силах». (Станислав Лем. Куно Млатье, «Одиссей из Итаки»). Поэтому для большинства из нас Пушкин — золотое солнце поэзии; ультрафиолетовый сверхгигант прозы простым глазом невидим.
    Моё самое-самое у Него — «Редеет облаков летучая гряда».
    Идеальный перевод пейзажа, одухотворённого тысячелетней памятью культуры, в слова. Одна только первая строка — неисчерпаемая гармония смыслов и звуков. Симметрия с живым нарушением математического порядка (как кривые античные колонны — а если б были идеально прямыми, выглядели бы мёртвыми). В начале и в конце — сильные, земные, шероховатые, как линии скал и лесов, «редеет» и «гряда», оба слова внизу, но с переменой цвета. В начале — безударная «е», зелёная с синим отзвуком «и», и две ярких светло-зелёных «е»: море, травы и кроны. Лёгкое, парящее, ярко сияющее белым «облаков» (безударное «а» для слуха, привычного к полногласию и бессознательно сочетающего «облако» с «обволок», даёт белизне лишь лёгкий розоватый блик) возносит взгляд ввысь, в небеса — стремительно, как свойственно именно южной ночи, темнеющие: через синеву безударного «е», фактически — «и», к ультрамарину «у», что сдержанно светится на бархатном тёмном фоне «т» и «ч». И — два слова в одном, «летучая» беременна другим смыслом: облака в зените ещё освещены, а дальше, ниже, солнце уже не достаёт, там не облака — тучи. А под ними, над остриями скал и факелами колонн, играет розовая и малиновая гамма безударных «а-я», сходясь в завершительный слепящий багрец ударного «а».
    И — да, именно там, в закатных лучах, появляется, чтобы вскоре уйти за горизонт, первая звезда. Ярчайшая, видная, когда другие ещё скрыты от взора светом сумерек. Венера.
    Это невыносимо прекрасно. А «осеребрил» — просто серебряная стрела в сердце.
    И все эти, казалось бы, предельно непринуждённые и единственно возможные слова отобраны и сложены так, что пробуждают память античности, и ты смотришь на это ежевечернее действо глазами всех поколений, замиравших перед вечной красотой моря, неба, заката и перед мимолётной прелестью юных дев.
witch

Пикейное покрывало

    В 1974 году умерла мать моего отца, Мария Зиновьевна Ровная старшая, и мне по наследству перешло старое, но крепкое и красивое пикейное покрывало. Белое с лиловым узором. На одном его торце лиловым мулине в тон рисунку, аккуратным меленьким крестиком, были вышиты изящные буквы F S.
    Для женщины с этими инициалами, хозяйки уютного немецкого домика, Мария Зиновьевна, наверное, была благословением: хоть и вражеский офицер, и еврей, но всё-таки не взвод солдат, а врач, образованный человек, легко объясняется по-немецки, и главное — женщина, не только не угроза, но даже в какой-то мере защита хозяйкиной добродетели. С другой стороны, наверняка троллила немку зверски — сколько я знала Марию Зиновьевну, она всегда троллила всех, кто по статусу, кротости, лени или брезгливости не мог или не хотел дать сдачи.
    По рассказам самой Марии Зиновьевны, хозяйка питала к ней почтение, доходящее до сакрального ужаса, и дарила всё, на чём медикус в подполковничьей форме останавливала благосклонный взор. Маленькие сокровища провинциальных немецких обывателей: древние тяжёлые вилки низкопробного серебра, эмалевая пепельница, вычурные синие чашки, позеленевшая бронзовая люстра, декоративная тарелка с портретом какой-то принцессы и наивными незабудками по ободку... И пикейное покрывало с любовно вышитыми знаками своего имени. На противоположном его торце Мария Зиновьевна, утверждая право сильного, красной катушечной ниткой десятого номера настегала громадные корявые М Р. Руками она умела делать только инъекции.
    Я этот ужас немедля спорола.
    А после второй или третьей стирки, когда с белого полотна окончательно сошли красные тени войны, подобрала лиловое мулине в тон и меленьким крестиком, тем же шрифтом, вышила знаки своего имени: М Р.
    Покрывало с разными инициалами на торцах давно истлело, а я до сих пор не знаю, что тогда двигало моей рукой. Стыд перед неведомой немкой? Незавершённость истории? Гордыня? Диалог культур?
witch

Сказки для горчичников

    Так называется очаровавшая меня уже самим заглавием книга Жана Веркора (интернет то и дело превращает его в англичанку Джейн Веркор): он собрал в единую историю несколько сказок, которые ему когда-то под горчичники рассказывала мама. Как всякая хорошая французская мать. Как хорошая русская мать — не было такого ни разу, чтоб я терпела горчичники в жгущем одиночестве, всегда рядом была Мама со сказками, стихами и историями из жизни. Как хорошая мать любой страны, где детям ставят горчичники.
    В десять лет меня взяли за печёнку и бросили в зиндан... кхм-м... сослали в санаторий. Спальня на сорок человек. Жить в одном помещении с посторонними людьми — тюрьма, каким бы ни было помещение. Уроки, как в школе, только тупее. Скудная библиотека. Озокерит и нафтуся, отдающая сероводородом. И, само собой, зондирование и отбор желудочного сока, куда ж без этого.
    Но мне повезло простудиться и три дня наслаждаться уединением и тишиной в изоляторе. Вот только в первый вечер санитарка, костистая старуха в белом халате и чёрном цветастом платке («старухе», как сейчас понимаю, было лет сорок), поставила мне страшные и ужасные банки (так вот она какая, чёрная магия!). Затем села рядом и, вышивая рушник, рассказала сказку. А потом историю из жизни. И счётную гладь мы всласть обсудили.
    Не мать. Не бабушка. Не тётя. Просто для святой карпатской крестьянки это было безусловной, единственно возможной нормой: ребёнка, лежащего под горчичниками или банками, нельзя бросить страдать в одиночестве. Надо рассказывать ему сказки. С ним надо разговаривать.
    Две вещи восхищают меня больше всего на свете: какие мы, люди, разные — и какие одинаковые.
witch

Наконец-то я могу не выходить из дому не по беспредельной своей лени, а по закону

С шестого апреля гражданам старше шестидесяти запрещено покидать место самоизоляции.


Что мне коронные страсти-напасти
В мои без малого тыщу лет?
Мне индульгенцию выдали власти:
Старым на выход из дома – запрет.

Всем, кто вышел, расстрел на месте,
Штраф в мильон и вирус вдохнуть.
Но не обязательно, как известно,
Дом покидать, чтоб увидеть Путь.

В однокомнатной милой келье
Я на воле, а не взаперти.
Тексты, мать, цветы, рукоделье,
А для бесед – друзья в сети.

Кто недобрый снаружи сможет
Дверь в домашний рай отпереть?
Лишь косая в короне. Что же –
Надо когда-нибудь и умереть :)

witch

Побочный эффект карантина

Вот любопытно: с начала карантина покупной хлеб перестал плесневеть. Лежит несколько дней что в хлебнице, что в холодильнике, потихоньку черствеет — и остаётся совершенно чистым. 

Стало быть, так можно? Достаточно всего лишь мыть руки?

witch

Близкие контакты пятого рода

    Интернет расположен где-то неподалёку от миров грёз, фантазий и сновидений. Общение в нём приятно тем, что собеседники — буковки на экране: не вторгаются в моё пространство, не шумят, не пахнут, навредить могут максимум дурным словом, да и при этом не дышат в лицо и не брызгают слюной, а выключишь комп — и всё исчезло. Но тем же они и ирреальны. Лишь единицы обладают душами таких масштабов, чтобы дотянуться живым прикосновением через сотни и тысячи вёрст.
    Реальный мир гораздо интереснее и неожиданнее всех виртуальных. Правда, от него не укрыться в моей келье. Он звонко скандалит под окнами по ночам, льёт сквозь потолок воду с верхнего этажа, таскает из-под двери кружевной половичок, связанный из мусорных пакетов, дважды в день звонит в мою дверь и с гулким топотом удирает по коридору — вероятно, упиваясь своей бесшабашной отвагой. (Я знаю, знаю, что этой игре — бегать по селению и стучать / звонить в чужие двери — всего десять тысяч лет. Конечно, чтобы поумнеть — не срок). А уж когда покидаю дом надолго, чтобы получить, наконец, пенсию, оплатить коммунальные счета и пройтись по базару, посмотреть кой-какого товару, как в прошлый раз, почти полгода назад — я получаю живое общение с соплеменниками полной мерой. Созерцаю их, обоняю, осязаю спиной и грудью вплоть до синяков и, ошалевая, блуждаю среди непостижимой архитектуры их картин мира.
    ( Collapse )